Если персонажи Евгения Шварца к жизни относятся творчески, то герои «Чайки» А. П. Чехова искусством, которое творят и которому принадлежат, давно утомлены. Жизнь их ординарна, полна суеты и скуки. Вдохновение вялого, рыхлого, безвольного Тригорина почти угнетает. Его интерес к Нине почти формален, чуть ли не ритуален. В финале только психическим расстройством оправдывается острая сосредоточенность этой несчастной, молодой еще женщины, с невидящим взглядом, на давно предавшем и старательно забывшем ее человеке. Полная витальной энергии Аркадина давно отвоевала свое место под солнцем и старается ни во что не вникать, чтобы не растрачиваться понапрасну. Ее душевная черствость даже не слишком агрессивна. Треплев - взнервленный юноша с внешностью южного человека, безрассуден и беззащитен. Его резкость напрасна, творчество бесплодно, а потому судьба особенно трагична. Кажется, что и любовь к Нине он себе внушил - и мучается в тупике безответности. Некоторую родственную нежность он еще может испытать к старику Сорину, красноречивому в своем безмолвии. Косте совершенно нечем жить, а потому смерть его - не трагическая точка, а некая неопределенность, нелепая случайность.
Нечастые на нынешней сцене «Романтики» Ростана, соответствуя авторской иронии, выглядят здесь «Ромео и Джульетой» наоборот (Основной движитель сюжета - нарочная ненависть родителей юных влюбленных). Артисты с удовольствием подчиняются поэтическим ритмам красивого текста в переводе Т. Щепкиной-Куперник, вдохновенно живут романтическими страстями героев, привнося в старинную историю нынешнюю чувственность. Редкая на нашей сцене романтическая история интересна новому зрителю как школа неведомых чувств, урок страстей и испытание верности".
Александр Иняхин "Страстной бульвар,10" № 10-150/2012
Западную драматургию на улице Островитянова осваивают осторожнее, доверяясь надежным названиям. «Дорогая Памела» Джона Патрика, разумеется подобный «верняк». Многие годы театры упорно вникают в образ жизни и строй мыслей группы бодрых авантюристов, изобретающих целый ряд способов «пришить» наивную старушку, чтобы завладеть ее страховкой. В спектакле театра авантюрный дух сохранен, но на первом плане рассказ о том, как из авантюризма рождается человеческая взаимопомощь. Получается «История с философией». Памела - существо светлое, а кто светел, тот и свят. И подвал ее не угнетает, ибо сказано: «Благословенны гиблые места». Светло и красочно звучат здесь мелодии Нино Роты. Уместным кажется огромный тощий котяра, которому до поры до времени предназначалась душевная щедрость Памелы.
Поэтический репертуар театр «Откровение» находит в советской классике. Юбилей Победы театр отметил спектаклем «Солдат Василий» по великой поэме Александра Твардовского. Драматическая композиция включает несколько глав, сюжеты которых легко узнаваемы и находят отклик в каждой душе. Артисты рассказывают эти военные эпизоды сосредоточенно и серьезно, сохраняя поэтическую интонацию автора, не раскрашивая фразы нарочитой народностью, оставаясь этически безупречными.
Сценическую интонацию гоголевской «Женитьбы» Алексей Казаков определяет словом «сон», создавая неоднозначную среду действия. В этом бесцветном пространстве все неопределено и алогично. Композитор Альфред Шнитке - еще один соавтор режиссера. Его музыка столь же внимательно, лукаво и горько комментирует события.
«Гроза» А. Н. Островского как-то особенно проста и ясна. История Катерины Кабановой рассказана внятно и строго. Обликом схожая с библейскими женами-мироносицами Катерина, кажется, давно готова ко всему, что случится на ее веку. Явление Бориса для нее - последнее испытание судьбы. Дуэтные сцены Катерины и Бориса кажутся «обратным отражением» шекспировской сцены на балконе, в которой им обоим одинаково страшно. Марфа Игнатьевна - женщина строгая и спокойная. Ничего тягостного и свирепого и в ее поведении нет. Она честно старается сохранить понятный ей домашний уклад. Ею движет чувство долга, сознание ответственности за эту жизнь. Люди вокруг признают за нею нравственный авторитет, хотя саму нравственность «применяют» лишь время от времени, ритуально.
"Приходилось слышать и читать, будто нынче театр перестал быть кафедрой, превратившись в очаг, возле которого люди собираются, чтобы согреть душу. Да и внутренняя жизнь самих театров, мол, естественнее протекает и развивается, если артисты творят в камерном пространстве: «Надышали тепла - и живут», по слову Татьяны Москвиной.

Реальным для меня подтверждением этих вполне умозрительных предложений стали постановки театра "Откровение". Скажу сразу, что название театра смущает напрасным пафосом. Но, памятуя, что имя обретается со временем, хочется сосредоточиться не на частностях, а на спектаклях. Сердце театроведа трепещет ожиданием счастья, когда на афише «Золушки» Евгения Шварца видишь имя композитора Сергея Прокофьева. Музыка Прокофьева пронизывает все пространство и сказочные события невесомой, но неотвратимой тревогой, как бы парящей над людьми. Она призывает героев к осторожности. В спектакле эту тему острее всех, на уровне чистой интуиции отражает Принц. Принц живет не с безответственным азартом. Он открывает в себе жертвенную натуру, что ярче всего отражается и в лирических темах Прокофьева. Золушка похожая на голландских крестьянок, нежная и открытая, свое ожидание счастья поначалу тоже прячет. Добрая волшебница свои чудеса творит буквально из ничего. Пустое пространство по ее мановению сверкает огоньками, пронизывается яркими иглами, пульсирует и клубится, мерцает и переливается. И это тоже отражено в музыкальной стихии сказки. Умница король воспринимает это спокойно, как должное, тем более что сам сказку и поставил. Зато «красивая некстати» Мачеха волшебство мира воспринимать не способна, поскольку живет вне каких-либо представлений о нравственном чувстве. Хотя некое агрессивное обаяние присуще и ей.
"Театр, согревающий душу"